Роботы зари [Роботы утренней зари] - Айзек Азимов

– А они знают, что вы не уступите?

– Надеюсь. Я сообщил им это совершенно недвусмысленно. Возможно, они считают, что я в последнюю минуту пойду на попятный, что только делаю вид. Но мое решение серьезно.

– Но если они вам поверят, то могут предпринять что-нибудь опасное.

– То есть?

– Ну, украсть ваши расчеты. Похитить вас. Пытать.

Фастольф громко расхохотался, и Бейли, покраснев, буркнул:

– Сожалею, что вынужден говорить в стиле гиперволновки, но все-таки о такой возможности выдумали?

– Мистер Бейли, – сказал Фастольф, – во-первых, мои роботы – вполне достаточная защита. Потребуется настоящая война, чтобы захватить мои расчеты или меня. Во-вторых, и удайся что-либо подобное, ни один из настроенных против меня робопсихологов не стерпит, чтобы всем стало ясно, что открыть секрет позитронного мозга он сумел, только украв или силой вырвав его у меня, Это стало бы полным крахом его (или ее) профессиональной репутации. В-третьих, на Авроре такого просто не может быть. Малейшего намека на непрофессиональное посягательство на меня или мою работу будет достаточно, чтобы Законодательное собрание – и общественное мнение! – оказалось на моей стороне.

– Ах так? – пробормотал Бейли, про себя кроя последними словами необходимость работать на планете, чье общественное устройство на каждом шагу ставило его в тупик.

– Да. Поверьте моему слову. Я бы очень хотел, чтобы они допустили такую мелодраматичную выходку, Я бы очень хотел, чтобы у них хватило на это глупости. Право, мистер Бейли, я очень жалею, что вряд ли сумею убедить вас познакомиться с ними, войти к ним в доверие и подтолкнуть их напасть на мой дом или подстеречь меня в укромном месте, или… ну, что там еще принято у вас на Земле.

– Это не в моем стиле, – сухо ответил Бейли.

– Совершенно с вами согласен, а потому не стану и пытаться. Но, как я уже сказал, очень жаль. Ведь если мы не можем убедить их прибегнуть к самоубийственному насилию, они выберут метод, более удачный с их точки зрения, и уничтожат меня ложью.

– Какой ложью?

– Они приписывают мне не просто уничтожение одного робота. Это достаточно скверно и может сыграть решающую роль. Но они пускают слушок… пока еще только слушок, будто гибель Джендера была просто моим экспериментом – удачным и чреватым большой опасностью. Они намекают, что я разрабатываю метод, чтобы быстро и необратимо парализовать человекоподобный мозг. И тогда, чуть мои враги создадут собственных человекоподобных роботов, я вместе с моими сторонниками смогу всех этих роботов уничтожить, помешав таким способом Авроре осваивать новые миры и предоставив Галактику моим сообщникам землянам.

– Но ведь это же неправда!

– Конечно. Я ведь сказал вам, что они распускают ложь. И к тому же нелепую. Такой метод даже теоретически существовать не может, а Институт робопсихологии вовсе не готов выпускать собственных человекоподобных роботов. Я никак не могу устроить оргию массового уничтожения, даже если бы хотел. Не могу!

– Но в таком случае они сами себя изобличат.

– Да только будет уже поздно. Пусть это детский вздор, но он успеет восстановить против меня общественное мнение в такой степени, что в Законодательном собрании я не соберу необходимое число голосов, конце концов выяснится, какая это чепуха, но тогда уже ничего не поправить. И заметьте, Землю тут используют как козла отпущения. Обвинение, что я действую в стачке с Землей, имеет большую силу, и многие поверят этой ерунде, поверят ему рассудку вопреки, только из неприязни к Земле и землянам.

– Иными словами, по-вашему, общественное мнение активно восстанавливается против Земли, – сказал Бейли.

– Совершенно верно, мистер Бейли. С каждым днем положение Земли – и мое – становится все хуже, и времени у нас очень мало.

– Но разве нет очень простого способа опровергнуть эту ложь? (В отчаянии Бейли решил, что пора пустить в ход аргумент Дэниела.) Если вам и в самом деле необходимо было проверить метод уничтожения человекоподобного робота, зачем было экспериментировать с роботом, находящимся в другом доме? Возможно, трудно достижимым? У вас же в доме есть Дэниел. Прямо у вас под рукой. Самый удобный материал. Будь в этих слухах хоть йота правды, вы бы поставили свой эксперимент на нем, ведь верно?

– Нет, нет, – возразил Фастольф. – Этому никто не поверит. Дэниел – мой первый успех, мой триумф. Его я бы не уничтожил ни при каких обстоятельствах. Естественно, я избрал бы Джендера. Это ясно всякому, и я выглядел бы дураком, попытайся я убедить их, что логика подсказывала бы мне выбрать Дэниела.

Они уже снова шли, и до их цели было рукой подать. Бейли хмуро молчал.

– Как вы себя чувствуете, мистер Бейли? – спросил Фастольф.

Бейли ответил тихо:

– Если вы спрашиваете о том, как на меня действует Вне, то я просто его не замечаю. Если вы подразумеваете нашу проблему, то я думаю, не проще ли мне просто залезть в ультразвуковую камеру для размягчения мозгов. – Потом он добавил с яростью: – Почему вы за мной послали, доктор Фастольф? Почему задали мне эту задачу? Что я такого вам сделал?

– Собственно говоря, – ответил Фастольф, – идея принадлежала не мне, и в свое оправдание я могу только сослаться на безвыходность моего положения.

– Так чья же это идея?

– Предложена она была вот в этом доме, к которому мы подходим. А я готов был ухватиться за соломинку.

– В этом доме? Но с какой стати его владелец…

– Владелица.

– Пусть владелица. Но с какой стати она это предложила.

– Ах, да я же не упомянул, что она знакома с вами, мистер Бейли! Вон она встречает нас.

Бейли с недоумением взглянул туда, куда указывал Фастольф.

– Иосафат!

Глава шестая

Глэдия

23

Вышедшая к ним навстречу молодая женщина сказала с печальной улыбкой:

– Я знала, Элайдж, что, снова встретившись с вами, самым первым услышу именно это слово!

Бейли смотрел на нее во все глаза. Она заметно изменилась. Волосы были подстрижены короче, а лицо стало еще более печальным, чем два года назад, и как будто стало старше на два года. И тем не менее это была прежняя Глэдия. То же лицо сердечком с высокими скулами и небольшим подбородком. Та же невысокая тоненькая фигурка, сохранившая что-то от маленькой девочки.

После того как он вернулся на Землю, она часто ему снилась, но прямо эротически – никогда. В его снах она всегда оставалась недостижимой, как он ни искал ее. Она неизменно была так далеко, что с ней нельзя было заговорить. Если он звал ее, она не слышала. И когда шел к ней, то не приближался ни на шаг – расстояние, их разделявшее, не уменьшалось ни на йоту.